Ежегодный прогноз консалтингового агентства “Евразийские Стратегии”

ОГЛАВЛЕНИЕ

1. Государства нужно больше
2. США буксуют в колее
3. «Зеленое наступление» Германии: технологии без силы
4. Китай сосредотачивается
5. Стратегические дилеммы цифрового развития
6. Опасность «санкционных пузырей»
7. «Блестящий блеф» Турции: сила без технологий
8. Климатическая миграция в Африке
9. Вакцина как геополитический маркер

СКАЧАТЬ В PDF

1. Государства нужно больше

Мир, несмотря на коронавирус, всё тот же. Исторически эпидемии – столь же привычный для государств вызов, что и война. Обретение возможности эффективно сдерживать их распространение стало одним из неочевидных, но прямых следствий появления в Европе Нового времени регулярных армий и профессиональных бюрократий. В этом году мы наблюдаем действие все тех же инстинктов Левиафана: карантины, закрытые границы, мобилизация, контроль.

«Больше государства» – лейтмотив наступающего года. Не международные институты, не корпорации, не неправительственные организации стали агентами борьбы с пандемией. Именно от государств граждане ждут эффективных мер защиты и гарантий от экономических потерь. Государства привносят в борьбу с пандемией свойственный им дух национального эгоизма и борьбы за первенство. Тенденцией нескольких последних лет было возвращение национализма, протекционизма и великодержавного соперничества с опорой на силу и борьбой за влияние. Пандемия только укрепляет эту тенденцию.

Борьбу государств за преобладание можно представить как борьбу за место в будущем порядке. Или как выбор инвестиционной стратегии: в какой актив инвестировать ресурсы, чтобы в будущем получить дивиденды? США, Китай, Россия инвестируют и в военную мощь, и в технологии. Но есть и страны, которые в качестве ключевого актива выбирают либо военную мощь (Турция), либо технологии (Германия). Мы полагаем, что будущий год принесет первые плоды всех трех стратегий.

Пандемия не изменила существа международных отношений. Международная среда остается ареной конфликтов. Очередное подтверждение тому – война в Нагорном Карабахе с беспрецедентным для обеих сторон числом жертв, радикально изменившая региональный порядок. Подробнее о значении этого конфликта для международной политики следующего года мы пишем ниже, а пока обозначим общую тенденцию: пандемия не принесла всеобщего мира, но не принесла она и обострения вооруженных конфликтов в мире в целом. В Донбассе сохраняется относительное перемирие. В Сирии нерв политической борьбы перешел с полей сражений в дипломатические кабинеты. В Ливии прекращены боевые действия, установлено перемирие. Вооруженные и политические провокации продолжаются: тут и турецкие маневры в Средиземном море, и убийство главного иранского физика ядерщика Мохсена Фахризаде, и странная история с Навальным. Но дипломатия пока справляется со своей основной задачей – предотвращать войны.

Нет оснований полагать, что международные конфликты или внутриполитические кризисы уходящего года возникли из-за пандемии. Пандемия не делает государства слабее. Но их неубедительная, неадекватная реакция на эту угрозу создает впечатление слабости у друзей, у врагов и, что, пожалуй, наиболее важно, у собственных граждан. Рискнем сформулировать два узловых условия, которые генерируют риск похожего «фиаско государства» в будущем.

Во-первых, чрезмерное геополитическое маневрирование. На скользкой дороге опасно резко выворачивать руль. Последовательность читается как уверенность и, соответственно, достаточность ресурса действия. Устойчивый курс не создает новые возможности для врагов и не отталкивает друзей. Непоследовательная линия Александра Лукашенко накануне выборов дезориентировала белорусские элиты и смутила Москву. Худшего удалось избежать, но желающие воспользоваться ситуацией предсказуемо нашлись – в Польше и Литве.

Во-вторых, политический класс не должен становиться заложником конъюнктуры. Национальная стратегия – слишком важный компонент государственного управления, чтобы отдавать ее на откуп публичным политикам, одержимым краткосрочными эффектами. Горизонт планирования у большинства политиков в мире становится все уже, и они все хуже отличают «твит» от заявления на международных переговорах. Так, в Армении есть квалифицированные военные и дипломаты, но сиюминутные политические расчеты в определенный момент взяли верх над планомерным военным и внешнеполитическим строительством – с трагическими последствиями.

2. США буксуют в колее

В новом году Соединенные Штаты почти наверняка не смогут определиться с долгосрочным внешнеполитическим курсом. Для них 2021 год будет годом развеянных иллюзий. Половине страны кажется, что всё ещё есть возможность вернуться во времена, когда страна не была поляризована на два непримиримых лагеря. Однако лежащее в основании нынешнего внутриполитического кризиса сочетание факторов раскола складывалось последние сорок лет, и кто знает, в какой перспективе их действие можно будет ослабить.

Доминирование финансового капитала привело к кризису американского реального сектора и появлению в Америке двух экономик – новых финансово-технологических океанских побережий и индустриально-сельскохозяйственного центра. Две эти экономики оформились в два полюса социально-политического возмущения. Либералы больших городов столкнулись с молчаливым неприятием со стороны традиционной Америки, озабоченность которой все больше разделяют работающие черные и латинос. С политической точки зрения это вылилось в консолидацию консервативных сил вокруг Республиканской партии против засилья вашингтонских элит и глобальных финансистов.

С точки зрения внешней политики Соединенные Штаты столкнулись с невозможностью вернуть себе статус глобального гегемона. Для того, чтобы оправдать деградацию международного влияния, американские элиты развернули наступление на «державы ревизионисты» – Китай и Россию – с целью списать свои проблемы на внешних врагов.

Выборы 2020 года показали, что трампизм – это новая константа. Он перерос Республиканскую партию и превратился в народный фронт во главе со своим вождем в статусе народного героя и своим идеологи­ческим нарративом. Республиканская пар­тия до минимума сократила преимущество демократов в Палате представителей, и поч­ти удержала Сенат, контролируя Верховный суд и сохраняя преимущество в губернатор­ском корпусе. Ее возмущенный электорат неизбежно потребует смены лидерства и дальнейшей радикализации ее позиций.

Президентскую победу демократов мож­но назвать «пирровой». Байден начнет свое президентство, унаследовав не только коронавирус и его экономические последствия, но и низкую легитимность в глазах полови­ны населения. Он въедет в Белый дом, понимая, что проведение в жизнь не космети­ческих обещаний, таких как возвращение в Парижское соглашение по климату или Всемирную организацию здравоохранения, а радикальных перемен в американской политической системе, которых требуют активисты демпартии, поставит страну на грань вооруженного конфликта двух непри­миримых лагерей.

Но главное: выборы показали, что в стра­не за четыре года республиканского прези­дентства сложился новый консенсус о том, что есть Америка сегодня и что она может и должна делать во внутренней и внешней политике. В него входит необходимость реиндустриализации Соединенных Штатов и неизбежность антагонизма с Китаем. Боль­шинство в элитах не готово признать Трампа лидером Америки, но готово жить с этим новым консенсусом.

Будучи частью старого истеблишмента, Байден рискует еще более расколоть Демо­кратическую партию, если он попытается отодвинуть от власти ее прогрессистское, молодое крыло и городских радикалов, для которых его победа стала надеждой на глубокие перемены. Новый президент может оказаться в положении статиста в драмати­ческой борьбе за контроль над будущим Демократической партии и за выработку концепции дальнейшего развития страны. Зато невозможность решить проблемы внутри страны заставит администрацию Байдена, как и многих других до него, искать побед на внешнеполитическом фронте.

Внешнеполитическая повестка дня демократов известна – это восстановление «сердечных» отношений с Евросоюзом, поиски возможностей сгладить углы с Китаем и возвращение в покинутые Трампом международные соглашения.

Россия здесь стоит особняком. Перед выборами в американском внешнеполитическом сообществе звучали голоса в пользу восстановления диалога с Москвой. Но сам Байден известен как поборник «смены режима» в России. В бытность вице-президентом он пытался указывать Путину, выдвигать ли тому свою кандидатуру на президентских выборах. Такое не забывается. Да и слишком велика американская внутриполитическая инерция по части демонизации России.

Мы не исключаем, что в Вашингтоне верх все-таки возьмут реалисты, понимающие опасность дальнейшей деградации российско-американских отношений. Их подход может даже совпасть с общей политической установкой администрации Байдена на умеренность и уход от конфликтности во внутренних и внешних делах. Но где та точка опоры, которая позволит повернуть двусторонние отношения на более позитивный курс? Разногласия по Сирии и Украине с командой Байдена у Москвы сильнее, чем были с администрацией Трампа. Продление Договора об ограничении стратегических наступательных вооружений? Выглядит реалистично, но даже несмотря на то, что на это останется всего две недели между инаугурацией нового президента и истечением срока договора, советники Байдена уже рассматривают продление договора на меньший, чем максимально возможный пятилетний срок. По их логике это должно будет подтолкнуть Москву к дальнейшим переговорам, но такой подход будет лишь усиливать недоверие. К тому же переговоры по контролю над вооружениями, как показывает опыт, совсем не обязательно ведут к долгосрочному улучшению российско-американских отношений.

Избранный американский президент стремится улучшить отношения с европейскими союзниками. Но не будем забывать, зачем США нужно улучшение отношений с Европой – для более надежного сдерживания России и Китая. Стремление Вашингтона продемонстрировать европейским союзникам по НАТО свою поддержку после четырех лет неопределенности может привести к отмене решения о выводе части американских войск из Германии, наращиванию количества и масштабов совместных учений и дополнительным поставкам вооружений в Европу. Вместе с продолжением развития в США высокоточного неядерного оружия (в том числе гиперзвукового) и противоракетной обороны это будет повышать градус напряженности в отношениях с Россией.

Поэтому, надеясь на лучшее, мы ждем привычного: нового всплеска информационной войны и политических провокаций против России, авантюр со стороны Украины, Польши, Грузии или других стран, надеющихся заслужить одобрение новой американской администрации или просто привыкших извлекать преимущества из российско-американской конфронтации. Слишком многие игроки в мире сделали ставку на противостояние Москвы и Вашингтона. Работа по выведению отношений из кризиса требует длинного горизонта планирования, которого у американского руководства сейчас нет.

Другим важным и хорошо знакомым Джо Байдену сюжетом будут отношения с Китаем. Правда, когда он был вице-президентом, американо-китайские отношения были мало похожи на нынешние. В качестве президента США Байден возглавит страну, активно сдерживающую Пекин практически во всех сферах. Вокруг этой политики сдерживания в Вашингтоне сформировался прочный двухпартийный консенсус. В краткосрочной перспективе приход новой администрации может привести к снижению напряженности в отношениях с Китаем, возможны символические под­вижки в торговой сфере. В то же время демократическая команда не сможет иг­норировать меняющийся в пользу Пекина военный баланс в Тихом океане. Она также унаследует от предшественников тарифы в отношении китайского экспорта, укрепив­шиеся отношения с Тайванем и планы по развертыванию в АТР ракет средней даль­ности. Возможно, США захотят вернуться к Всеобъемлющему и прогрессивному согла­шению для Транстихоокеанского партнерства. Но строительство торговых блоков в Азии за четыре года ушло вперед, а США едва ли захотят приспосабливаться к тому, что сделано в этой области Китаем. Вот по­чему долгосрочное улучшение отношений с Пекином маловероятно. Хотя именно в сле­дующем году стороны могут наслаждаться краткой оттепелью.

Победившие на выборах демократы склонны считать президентство Дональ­да Трампа одной сплошной ошибкой, слу­чайным отклонением от столбовой дороги американской истории. Лозунг кампании Байдена «Сделаем лучше, чем было» пред­полагает, что нужно лишь вернуться на пра­вильную дорогу и наверстать упущенное. Но то ли у Трампа были не одни ошибки, то ли историческое отклонение было не со­всем случайным, но пока дело выглядит так, что Соединенным Штатам предстоит в ближайшие годы буксовать в той колее, где они сейчас и находятся.

3. «Зеленое наступление» Германии: технологии без силы

Европейский Союз стремится повысить собственную значимость в мировой политике. 2020 год не принес долгожданного прорыва. Пандемия коронавируса заставила европейские государства замкнуться в своих границах, на время откатившись к «дошенгенским» реалиям. И хотя странам ЕС все же удалось согласовать гигантский пакет помощи для борьбы с пандемией, дискуссия о едином внешнеполитическом курсе для Европы отложена до лучших времен. По иронии, выступающая за многосторонний подход Германия одной из первых ушла в глухую самоизоляцию. Вместо общеевропейского ответа на пандемию мир увидел многообразную палитру индивидуальных маршрутов спасения.

Тем не менее, едва оправившись от первого шока, Германия, как главный движитель и бенефициар европейской интеграции, с новой энергией вернулась к курсу, основу которого составляет «зеленая сделка» ЕС. Стратегическая задача – превращение Европы в климатически нейтральный континент к 2050 году.

Это дорогой и амбициозный проект. Платить за него придется всем. Промышленникам, перед которыми стоит задача модернизировать производство. Бизнесу, которому придется адаптироваться к изме­нившемуся рынку. И, конечно же, обычным гражданам, которым стоит ожидать повы­шения личных расходов во имя спасения планеты. Впрочем, как свидетельствуют опросы, даже на весеннем пике пандемии немцев больше всего беспокоили проблемы экологии и глобального потепления, а не здравоохранения.

Со стороны все это часто оценивают как экологическое помешательство. Вместе с тем, если не считать, что результатом «зеле­ного» курса ФРГ станет новый экономиче­ский и экологический ландшафт ЕС, ясно, что доминирующую роль в нем будет играть именно немецкий бизнес, который завяжет на себя большую часть производственных стандартов. Строптивым государствам Вос­точной Европы предстоит сделать выбор: либо переходить на предложенную Берли­ном систему координат, либо оказаться в положении аутсайдеров, теряющих рынки и деньги и к тому же критикуемых за равно­душие к окружающей среде.

У «зеленой сделки» довольно противни­ков как в целом в ЕС, так и в самой Герма­нии. Однако сегодня для Берлина это оптимальная стратегия лидерства. Не имея желания соревноваться с другими крупны­ми игроками в способности проецировать силу, Германия делает ставку на формиро­вание новой «зеленой» экономики, где бу­дет задавать свои порядки по праву первооткрывателя и технологического лидера. Расчет делается на то, что прислушиваться к немецким рекомендациям придется не только Китаю и России, но и США.

Немецкий подход понятен, но уязвим. Его успех будет зависеть о того, в какой мере Берлину удастся вовлечь в свою повестку дня других мировых игроков. Строить «зе­леную» экономику силами одних европей­ских корпораций слишком дорого. Кроме того, как показала пандемия, экологиче­ские проблемы уходят на второй план перед возникающими классическими угрозами: войной, катастрофами, эпидемиями. Будут ли так важны объемы выбросов углекисло­го газа немецких автоконцернов в случае нового миграционного кризиса или эскала­ции конфликтов у границ ЕС?

Наконец, «зеленая сделка» рискует по­пасть в тиски традиционной для ЕС дихо­томии ценностей и интересов. Уже сейчас разговоры о ней не мешают Берлину бо­роться за судьбу газопровода «Северный поток – 2». На фоне многочисленных скан­далов в российско-германских отношениях будущее проекта, казалось, висело на во­лоске. Однако позицию ФРГ не смогли по­колебать ни давление США, ни убийство Зелимхана Хангошвили, ни разногласия с Москвой вокруг событий в Белоруссии, ни ситуация с Алексеем Навальным. Похоже, немецкое руководство продолжит защи­щать проект и перед администрацией Джо Байдена, настроенной нарастить давление со стороны США.

Реализация «зеленой сделки» добавит трудностей в германо-российские связи, но не станет для них приговором. Недавние заочные дебаты ведущих немецких и рос­сийских экспертов о причинах похолодания между Москвой и Берлином вновь показа­ли, что период «особых» отношений остался в прошлом. Однако это сложно поставить в вину немецкому или российскому руководству. Изменились рамочные условия. Герма­ния не хочет выступать «адвокатом» России перед Западом, в то время как Москве уже не требуются услуги по такому заступниче­ству.

России и Германии предстоит период основательной перестройки отношений на базе собственных интересов. В Берли­не часто вспоминают о «новой восточной политике» канцлера Вилли Брандта как о примере позитивной стратегии развития отношений с Россией, однако последние события показывают, что нынешний «исто­ризм» дискуссии о российско-германских связях нуждается в ревизии.

В 2021 году Германию ожидают пар­ламентские выборы. С большой вероят­ностью их итогом станет формирование правящей коалиции в составе ХДС/ХСС и «Зеленых». В этом случае пост главы германского МИД отойдет «экологам», которые станут проводниками «зеленой сделки» в ЕС и остальном мире. Диалог с «зеленой дипломатией» потребует со сто­роны России новых подходов.

4. Китай сосредотачивается

Знаменитая стратагема Дэн Сяопина «скрывать свои возможности, держаться в тени», определявшая почти три деся­тилетия сдержанный курс Китая на ми­ровой арене, в 2021 году вновь станет актуальной. В документах пятого пле­нума ЦК КПК, определившего ориенти­ры развития Китая до 2035 года, слово «безопасность» встречается чаше, чем «открытость» или «инновации». Именно интересы устойчивости и безопасности политической системы станут тем огра­ничителем, который будет диктовать но­вую внешнюю скромность и определять стратегические приоритеты внутренне­го развития.

Безопасность понимается как отсутствие системных рисков, влияющих на прогресс модернизации. Фокус внимания китайской элиты теперь не ограничен темпами роста ВВП и другими экономическими индикато­рами. Раньше Китай опасался проиграть более сильным державам из-за экономической слабости и поэтому глобальной экспансии предпочитал интерес подъема экономики. Теперь, накопив индустриальную, военную и технологическую мощь, Китай остро ощутил новую уязвимость – став слишком большим и слишком заметным, сильно включенным в мировую торгово-финансовую систему, но не играющим там ведущую роль, а значит, зависимым от других.

Выход США во время правления Трампа из ряда международных институтов не дол­жен успокаивать Пекин. Большой вопрос, насколько этот тренд будет поддерживать администрация Байдена. Кроме того, роль лидера экономической глобализации и строителя мировой инфраструктуры хотя и почетна для Китая, но в случае масштабных потрясений сильно ударит по китайским планам развития.

Еще до коронавирусного кризиса Си Цзиньпин заговорил на языке Нассима Та­леба и Мишель Вукер. Партийных работ­ников призывали страховаться от «черных лебедей» и «серых носорогов». Эта насторо­женность сохранится и в 2021 году, несмо­тря на то что экономика успешно продол­жит постпандемическое восстановление. Его драйвером станет развитие внутренне­го рынка.

Ключевым социальным проектом ста­нет вакцинация против COVID-19, которая к концу 2021 года может охватить до 50% населения. Реформа системы здравоохране­ния на основе уроков пандемии также по­требует предельной концентрации усилий партийно-государственного аппарата, ко­торый в сфере социального управления всё шире будет прибегать к методам цифрового контроля.

Однако задачей номер один для китай­ского руководства станет повышение авто­номности в стратегически важных высокотехнологичных областях. «Расстыковка» с США, вероятность которой серьезно рассма­тривалась китайской элитой на пике китай­ско-американской конфронтации, теперь в качестве опции отложена. Но президент­ство Байдена выглядит лишь как желанная передышка перед острыми конфликтами будущего. Не зря партийное руководство на октябрьском пленуме подтвердило, что КНР по-прежнему остается в периоде «важ­ных стратегических возможностей». Скаты­вания в новую холодную войну в Пекине не ожидают. Однако по поводу того, что гло­бальное технологическое лидерство удаст­ся сочетать с зависимостью от других стран в критических областях, у китайского руко­водства уже нет иллюзий. Темпы импорто­замещения будут лишь возрастать.

Пандемия и новая норма в виде «трам­пизма», серьезно не изменив китайские оценки современного мира, лишь подчер­кнули, что Китай остается достаточно хруп­кой сверхдержавой и в интересах сохране­ния динамики своего глобального подъема и спокойствия внутри страны должен более тщательно оценивать вероятные риски и реагировать на них. В этом отношении, тактику Китая в 2021 году можно скорее назвать активной обороной и сосредото­чением сил, чем наступлением по всему фронту.

5. Стратегические дилеммы цифрового развития

В 2021 году продолжит увеличиваться разрыв между независимыми платфор­мами-провайдерами глобальных техно­логий и странами-реципиентами, по­степенно впадающими в зависимость от технологически развитых государств. «Цифровые колониалисты» предлага­ют объектам экономического освоения льготные условия создания необходимой для перехода в цифровое будущее инфра­структуры, чем обеспечивают привязку к своим решениям.

Канонические границы стран первого, второго и третьего мира претерпели из­менения: бывшие страны третьего мира получают возможность создания передо­вой инфраструктуры без необходимости поддержания функционирования старой – в силу ее отсутствия. В этом смысле мож­но ждать цифрового рывка более богатых государств Ближнего Востока и Африки и их выхода на значимые на цифровой арене роли. Наконец, изменяются и международ­ные финансовые и трудовые отношения: цифровые активы перемещаются в более комфортные юрисдикции еще легче, чем финансовые, и практически не оставляют следов такого перемещения.

Эти тенденции определят контуры бли­жайших лет. В августе 2020 года госсекретарь США М. Помпео объявил о развертывании программы «чистая сеть», подразумева­ющей вытеснение производимых Китаем программных средств, решений и технологической инфраструктуры с американского рынка. Этот тренд сохранится и при новом президенте. Развернутая Соединенными Штатами против Китая «холодная техноло­гическая война» будет в грядущем году под­держана целым рядом государств Европы, правда, по разным причинам. Одни будут стараться умилостивить гегемона, следуя в русле его санкционной политики, тогда как другие воспользуются конфронтацией, чтобы дать шанс своим производителям оборудования – в первую очередь Ericsson и Nokia, тем самым подтверждая свои при­тязания на технологический суверенитет. О способности европейских компаний за­менить Huawei в ЕС уже заявила Еврокомис­сия. Битва за рынок Европы для Huawei обо­стрится, как и умножатся попытки Пекина повлиять на нормотворчество Брюсселя в технологической сфере.

Пандемия станет фактором, усложняю­щим отказ от китайского оборудования. В условиях кратного роста непредвиден­ных расходов на борьбу с COVID и его экономическими последствиями трудно отказаться от более дешевых китайских решений. Меры по вытеснению Китая с рынков стран-членов НАТО подвигают Пекин вести свои цифровые компании в сторону государств глобального Юга – в первую очередь Африки и Юго-Восточной Азии, где в лучших традициях «плана Мар­шалла» с помощью связанных кредитов компании КНР получают долгосрочные государственные контракты на создание и обслуживание цифровой инфраструктуры. «Цифровой Шелковый путь» становится новым этапом развития ОПОП. Очевидно, что, укрепив свои позиции за счет разви­вающихся рынков, КНР сможет принять более решительные меры возмездия про­тив западных компаний, создав тем некомфортные условия для работы в стране. В 2021 году мы увидим еще большее техно­логическое размежевание КНР и США.

В 2021 году продолжится расцвет техно­логического регулирования. Социальные сети, мессенджеры и интернет-телевидение сделали из каждого обладателя смартфона потенциального журналиста, способного моментально делать свои «новости» доступными миллионам человек. Одновременно открывается богатое поле для злоупотре­блений. Развитие когнитивных технологий, в первую очередь deepfake, наделяет злоу­мышленников неограниченными возмож­ностями по созданию токсичного контента. Для создания достоверной подделки вам уже даже не нужен человек: нейросеть мо­жет сама создавать симулякры с достовер­ной биографией, а в недалеком будущем, вероятно, и снимать с ними видеоролики любого содержания.

Парадоксальным образом рост свободы общества и укрепление инструментов ее реализации продолжается в ногу с укрепле­нием мощи полицейского государства. При этом усиление второй тенденции очевид­но – стремление государств обеспечить безопасность граждан, в том числе ограничив их доступ к неконтролируемым элементам сети, едва ли можно назвать диктаторской прихотью правительств. Степень деанони­мизации пользователей в сети будет и даль­ше возрастать.

Развитие «интернета вещей» и автоном­ных интеллектуальных систем повыша­ет угрозы проникновения в них. Попытка стран оградить себя от такого проникнове­ния имеет ряд последствий. Прежде всего, государства стремятся ограничить уязви­мость сети за счет импортозамещения и глубокой локализации: доверять «своему» контролируемому производителю проще. Это, в свою очередь, приводит к распаду международных производственных цепо­чек и эрозии принципов международного разделения труда. Здесь, как и во многих других аспектах глобальной цифровой эко­номики, проявляется противоречие между информационным обменом как явлением глобальным и физической инфраструкту­рой, имеющей территориальную привязку, а значит, находящуюся под чьим-то сувере­нитетом.

Не меньшее стремление к суверенному контролю проявляют государства и в вопро­се хранения персональных данных граж­дан. По мере повышения оцифровки лично­сти человека, возможности его цифровой идентификации, перемещения в облачное хранение его личных данных цена ошибки при защите такой информации кратно повышается: идентичностью гражданина не просто могут завладеть злоумышленники – она может быть полностью стерта, и такая цифровая смерть отрежет жертв атаки от возможности реализации базовых социаль­ных прав.

Стремление государств установить правила суверенного владения своим ин­тернет-пространством и обеспечить на­циональный контроль за деятельностью транснациональных цифровых платформ имеет два измерения. С одной стороны, государства будут увеличивать свое участие в непосредственном управлении цифровыми активами работающих на их территориях зарубежных технологических корпораций. В этом смысле создание при участии рос­сийского правительства Mail.ru, «Мегафо­ном» и РФПИ с «Алибабой» совместного предприятия, в котором у российской сто­роны сохраняется контрольный пакет ак­ций, и покупка китайского TikTok компанией Oracle – звенья одной логической цепи.

С другой – государства пытаются ограни­чить национальные компании в их космополитических стремлениях превратиться в «цифровых компрадоров», опасаясь, что после IPO или смены юрисдикции такие ком­пании станут проводниками интересов иностранных правительств. Более того, с учетом волатильности цифровых активов, банкрот­ство или перепродажа крупного цифрового рыночного игрока могут иметь колоссальные последствия и для экономики в целом: уже сегодня рыночная капитализация трех круп­нейших технологических гигантов КНР – Alibaba, Tencent и Baidu – составляет свыше 2 трлн долларов США, что значительно боль­ше рыночной стоимости Банка Китая.

Глобальная цифровизация серьезно под­крепила международную правосубъектность корпораций. Транснациональные гиганты – Google, Facebook, Microsoft, Huawei, TikTok, Alibaba – на равных разговаривают с нацио­нальными и иностранными правительствами, превращаясь в фактор национальной безопасности. С одной стороны, накаплива­емая такими экосистемами информация и внедряемые ими решения представляют ко­лоссальную ценность, с другой – их способ­ность как информационных ресурсов транс­лировать на гигантскую аудиторию те или иные информационные сообщения, напря­мую или косвенно – через контролируемую выдачу по поисковым запросам, – становится фактором политической жизни целых стран. Отдельным вопросом в противостоянии та­ких корпораций и государств остается во­прос их справедливого налогообложения, особенно если их сервисы действуют в ино­странной юрисдикции.

Именно в таком ключе логично воспри­нимать решение о создании в компании «Яндекс» Фонда общественных интересов для контроля за деятельностью компании. За запретом финансового регулятора КНР на проведение IPO входящей в «Алибабу» ANT Group стоит озабоченность суверен­ного государства вопросами безопасности. Напомним, что руководство двух других технологических гигантов КНР – Baidu и Tencent – уже давно ведет их технологиче­ское развитие в фарватере генеральной ли­нии КПК. В ноябре 2020 года власти предста­вили на общественное рассмотрение новый свод антимонопольных правил, впервые включив в периметр регулирования циф­ровые компании, в том числе вопросы обо­рота персональных данных и прозрачности структуры привлекаемого иностранного капитала. Нарушителей ждут весьма суро­вые наказания – вплоть до разделения на отдельные компании. Почти в эти же даты был опубликован проект закона о защите персональных данных, во многом идентич­ный GDPR и «закону Яровой». Это говорит о том, что Китай вполне следует мировой тенденции на цифровую суверенизацию, но с некоторым отставанием от лидеров циф­рового мира.

На пространстве ЕАЭС центростреми­тельные силы экономических интересов уравновешиваются центробежными сила­ми политической разобщенности. Ситуа­ция усугубляется нескоординированностью цифрового развития. Создание единой си­стемы электронного обмена юридически значимыми документами оказалось сильно затруднено тем обстоятельством, что раз­личные государства ЕАЭС используют раз­личные криптографические стандарты, не все из которых признаются безопасными, например, в Российской Федерации. Отсут­ствие координации при их внедрении при­вело к появлению технического барьера на пути развития интеграционных процессов, имеющего при этом далеко идущие полити­ческие и экономические последствия. От­сутствие прогресса на этом треке в ближай­шее время будет усиливать центробежные силы в ЕАЭС и уменьшать экономическую эффективность интеграции в целом.

6. Опасность «санкционных пузырей»

Стремительное распространение вто­ричных санкций закладывает основу для принципиально нового феномена «санк­ционных пузырей», когда резко возраста­ет разрыв между реальной операционной деятельностью компании и санкционны­ми рисками, связанными с ней. «Санкци­онный пузырь» фактически представля­ет собой финансовый пузырь наоборот. В случае финансовых пузырей иррацио­нальное поведение участников рынка не­обоснованно разгоняло стоимость финан­совых инструментов. В случае вторичных санкций имеет место противоположный процесс: возрастающие в геометрической прогрессии риски подпасть под санкцион­ное законодательство США способны не­обоснованно обрушить котировки даже весьма стабильных, устойчивых в финансовом отношении компаний и финансо­вых структур.

Вторичные санкции фактически пред­ставляют собой привлечение к ответствен­ности физических и юридических лиц, не нарушающих напрямую санкционное за­конодательство, но аффилированных или поддерживающих экономические отноше­ния с компаниями-объектами «первичных» экономических санкций. При этом возни­кают прецеденты санкций третьего и после­дующего порядков, когда компания может подвергнуться обвинению в том, что не она сама, но ее контрагент взаимодействует с подсанкционными лицами. Складывается ситуация, когда рыночные игроки рискуют попасть под штрафные меры, даже не располагая информацией о нарушениях санк­ционного законодательства их контраген­тами.

Работая в долларовой среде с компанией, которая в свою очередь торгует с лицами под санкциями, можно легко попасть под enforcement США независимо от того, вла­деет компания информацией, что ее пар­тнер связан с подсанкционными акторами или нет. Долларовая система расчетов вос­принимается США как собственная юрис­дикция, а информация обо всех транзакци­ях через SWIFT попадает в Управление по контролю за иностранными активами Ми­нистерства финансов США (OFAC).

Чем более компания инкорпорирована в глобальные цепочки добавленной сто­имости, чем более обширна география ее контрагентов, клиентов и партнерских связей, тем более высокорисковой стано­вится для нее рыночная среда.

Ситуация усугубляется тем, что подсанк­ционная компания фактически «выпадает из правового поля» и рискует понести необоснованные убытки, например, вследствие конфискации грузов. Способы нанесения ущерба подсанкционным компаниям стано­вятся все более изощренными. Возникают прецеденты, когда санкции становятся фор­мальным поводом для уклонения от погаше­ния кредитов корпорациям и финансовым институтам, находящимся под санкциями. Напомним, британский суд одобрил реше­ние британского банка Cynergy о приоста­новлении выплаты процентов по кредиту, полученному от Lamesa Investment Limited, принадлежащего российскому предприни­мателю В. Вексельбергу. Причина – санкции США за любое взаимодействие с субъектом рынка, находящимся под санкциями. Это весьма пугающая тенденция в западном пре­цедентном праве.

Сохранение нынешней тенденции к ис­пользованию санкционных инструментов в качестве одного из клю­чевых механизмов стратегической конкуренции и передела рынков может как минимум способствовать замедлению темпов гло­бального экономического роста, а как максимум – по­родить кризис «санкцион­ных пузырей» в результате невозможности адекватной оценки санкционных ри­сков и сложности прогнози­рования финансового поло­жения рыночных игроков. Поэтому в 2021 году мы ожидаем бум цифровых ва­лют, прежде всего в Китае и в России, новых инициатив по дедолларизации и по ре­гионализации финансовых рынков.

7. «Блестящий блеф» Турции: сила без технологий

2020 год начался боями в Идлибе, а за­кончился войной в Нагорном Карабахе – в обоих случаях турецкие военные прини­мали участие в боевых действиях. Турция прямо или косвенно применяла силу в Ливии и в восточной части Средиземного моря. В последнем случае адресатом ту­рецких угроз была Греция, союзник Тур­ции по НАТО.

В глазах части российских обозревате­лей Турция долго была источником тайных надежд: одна из сильнейших в военном отношении стран НАТО, казалось бы, вот-вот предпочтет Западу союз с Россией. События последнего года должны были разубедить самых верных поклонников Реджепа Эрдога­на. Курс Турции куда более извилист, чем мо­жет предположить кто-либо из ее партнеров.

Антиамериканская и антиевропейская риторика, активно используемая президен­том Турции и представителями турецкого истеблишмента, не приводит к радикально­му разрыву с евро-атлантическим проектом, а также объединению усилий с другими цен­трами силы в Евразии (Индия, Иран, Китай, Россия) для формирования общими усилия­ми эксклюзивной модели континентальной безопасности без вовлечения в нее внешних стратегических балансиров. Турция имеет противоречия по широкому спектру регио­нальных проблем с Ираном и Россией. Она последовательно критикует Индию и Китай за проведение дискриминационной поли­тики в отношении мусульман в Джамму и Кашмир и в Синьцзян-Уйгурском автоном­ном районе. Своей поддержкой Катара Ан­кара противопоставила себя монархиям Персидского залива, вовлечением в ливий­ские дела – Египту, а «палестинофильство» Эрдогана привело к заморозке отношений Турции с Израилем. При том что при всех имеющихся противоречиях друг с другом и Анкара, и Доха, и Эр-Рияд, и Тель-Авив – со­юзники Вашингтона.

В ноябре 2020 года по итогам полутора­месячной войны в Нагорном Карабахе при активном вовлечении Турции был сформи­рован новый статус-кво в регионе, укрепи­лась стратегическая связка Анкара – Баку, брошен вызов России как ведущей силе на Кавказе, а перспективы экспорта ближнево­сточной нестабильности с помощью пере­мещения турецких прокси-сил из Сирии в Азербайджан создали непростые коллизии в турецко-иранских отношениях.

Особо стоит подчеркнуть, что Турция не в первый раз, вмешиваясь в тот или иной кон­фликт, способствует формированию нового баланса сил. Ранее эта модель была апроби­рована в Сирии, Ливии, Катаре. Нагорный Карабах стал лишь продолжением турецкой внешнеполитической стратегии: с опорой на военную силу добиваться повышения стату­са Турции как страны, с которой вынуждены считаться. Сила турецкого внешнеполити­ческого ревизионизма не только в том, что нынешний истеблишмент Турции последо­вательно проводит идею, согласно которой место и роль страны в современном мире не соответствуют ее реальному потенциалу. Она активно подпитывается ревизией турецкой идентичности, сформированной старания­ми Кемаля Ататюрка и его последователей. Происходит отказ от ценностей, ранее воз­веденных в разряд догм общенациональной светской религии, – лаицизм, национализм, вестернизм. В сегодняшней Турции популя­рен тезис о «мире больше пяти» (то есть го­сударств –постоянных членов Совета Безопасности ООН). Турция видит себя равной по влиянию и статусу членам Совбеза, а заодно претендует на роль представителя всего ис­ламского мира среди великих держав.

В будущем году Турция не отвернется от Запада. Ее действия будут продиктованы си­туативными соображениями и стремлением в каждый конкретный момент максимизи­ровать свое влияние. Отношения Турции с Францией и США портятся буквально на гла­зах, но зато на подъеме отношения с Велико­британией. Для Лондона углубление альянса с Анкарой будет одним из внешнеполитических инструментов в эпоху «пост-брекзита». Для турецкой же политики британский ка­нал позволит балансировать ее выход из-под опеки США сохранением институциональ­ных связей с евро-атлантическими структу­рами.

Растущие турецкие амбиции в мире в целом и на Кавказе в частности будут созда­вать для Москвы непростые дилеммы уже в ближайшем будущем. Созданы возможности для выхода Турции на Каспий и расширения ее деятельности и влияния в Центральной Азии. На черноморском направлении воз­растают риски в контексте наращивания связей Анкары и Киева. На Украине пове­рили во всепобеждающую мощь турецких беспилотников и раздумывают о примене­нии их в Донбассе. Значительно выросший в этом году украинский военный бюджет по­зволяет траты и подталкивает политическое руководство страны к применению армии. Укрепление турецких позиций в Азербайд­жане откроет также возможности для рас­ширения присутствия Анкары в Грузии.

Подчеркнем, что и США, и Великобрита­ния, и Франция, каким бы ни было их отно­шение к турецкому руководству, будут заинтересованы в том, чтобы Турция достигала свои честолюбивые цели не за их счет, а за счет России. Анкару будут буквально выталкивать в постсоветское пространство. Несмо­тря на все нынешние разногласия Турции с США и Францией, может повториться ситуа­ция начала 1990-х годов, когда Анкара высту­пала своего рода представителем Запада для бывших советских республик на Кавказе и в Центральной Азии. Тогда специально под эту задачу была реанимирована старая пантюр­кистская идея, которую попытались приспо­собить для постсоветских стран.

Турция, безусловно, не откажется от своих претензий на статус великой державы. Во­прос, впрочем, в том, чем подкрепляются эти претензии. США, Россия и Китай в той или иной мере опираются на свой силовой по­тенциал при проведении внешней полити­ки. Турция следует старой традиции силовой политики, но, в отличие от пятерки посто­янных членов Совета Безопасности, она не обладает собственным технологическим по­тенциалом. Турецкие беспилотники, собран­ные из импортных комплектующих, стали символом турецкой мощи – но одновремен­но указали на ее ограниченный характер. Экономическая ситуация в Турции тяжелая, внутриполитическое доминирование Эрдо­гана небесспорно. За Турцией нет сильного международного интеграционного объеди­нения. Еще некоторое время дипломатиче­ская и силовая стратегия, принятая Турцией, будет работать. Но противоречие между великодержавными претензиями и слабостью базы для таких претензий не преминет ска­заться. Возможно, уже в следующем году.

8. Климатическая миграция в Африке

Не будем ограничиваться перспективой одного года. Многие мировые процессы занимают десятилетия, их эффект накапливается постепенно. Последнее десятилетие было отмечено самыми высокими средними температурами за всю историю наблюдений в Африке. Последовательный рост температур на континенте отмечается с 1980 года. В октябре 2019 года температура в ЮАР, Зимбабве и Мозамбике побила рекорды, превысив 45ºС. Прогнозируется дальнейший рост, что приведет к разбалансировке погодных сезонов. Такие изменения обусловили сильнейшие засухи в одной части континента (Африканский Рог, юг Африки) и наводнения в другой его части (бассейны крупных рек в зоне Сахеля и регионе Великих Озер).

Периоды засухи в Кении, Эфиопии, Сомали повторяются всё чаще (2010-2012, 2016- 2017), обостряя социально-экономическую и гуманитарную ситуацию. Напротив, в долине р. Нигер и в нижнем течении р. Нил объем выпавших осадков в сезон дождей почти вдвое превысил ожидаемые показатели. В условиях наводнений, которые могут происходить несколько раз в год, управление территориями и обеспечение базовых потребностей населения становится практически невозможным.

По существующим подсчетам, только за 2019 год в Африке более 1,6 млн человек покинули место жительства в связи с климатическими обстоятель­ствами. В Мозамбике последствия тропическо­го циклона «Идай» затро­нули более 1,8 млн чел., из которых 146 тыс. были вынуждены бросить свои дома. На Африканском Роге около 12 млн чел. были затронуты послед­ствиями засух и наво­днений, причем свыше 0,5 млн покинули место жительства. В Централь­ной и Западной Африке изменения климата вы­нудили оставить дома около 650 тыс. человек. Те, кто сумел избежать этой участи, испытыва­ют проблемы с удовлет­ворением базовых потребностей – в пище, чистой воде, доступе к средствам коммуни­кации. Данные за 2020 год еще предстоит подсчитать, но очевидно, что пандемия не улучшила обстановку.

Климатическая вынужденная миграция становится реальностью на Африканском континенте. Пока речь идет о миграции вну­три государств или в соседние государства. По оценкам Всемирного банка, к 2050 году численность данной категории мигрантов при сохранении нынешних темпов может достигнуть 70 млн человек в Африке южнее Сахары. При адаптации стран континента к климатическим изменениям это число мо­жет сократиться до 30 млн человек. Это за тридцать лет, то есть от 1 до 2,3 млн мигран­тов в год. Невероятные цифры.

В зоне Сахеля и на Африканском Роге кли­матические изменения обусловливают из­менения традиционной среды проживания кочевых и полукочевых народов (фульбе, загава, сомалийцы). Поиск новых пастбищ и источников воды обусловливает их миграцию в районы с оседлым населением. Миграция фульбе в последние десятилетия привела к образованию полосы локальных конфликтов от Камеруна и Буркина-Фасо до Мали. За последнее десятилетие только на севере Нигерии столкновения с фульбе привели к гибели около 8000 человек, более 260 тыс. человек покинули места пребыва­ния, 60 тыс. чел. – бежали в соседний Нигер. Если разбалансировка погодных сезонов продолжится, то климатические конфликты охватят и транссахарское пространство, бас­сейны крупных рек (прежде всего, р. Конго и р. Нигер), юг континента. В таких условиях число потенциальных мигрантов может су­щественно вырасти в ближайшие десятиле­тия – как минимум на 100-150 тыс. чел. в год.

Пока что основные миграционные потоки в Африке сохраняют свой преимуществен­но внутриконтинентальный характер. На континенте развивающиеся крупные город­ские агломерации частично поглощают ми­грационные потоки. Однако быстрый рост населения (к 2050 году ожидаемая числен­ность населения вырастет на 400 млн чел.) позволяет предполагать, что урбанизация не сможет полностью решить проблему мигра­ции. Свыше половины от ожидаемого числа климатических мигрантов и жертв климатических конфликтов может направиться в страны ЕС и Аравийского полуострова (око­ло 15-25 млн чел. к 2050 году).

9. Вакцина как геополитический маркер

События 2020 года породили термин «ин­фодемия». Пандемия оказалась накрепко увязана с цифровизацией быта граждан. Информационные технологии не толь­ко доказали свое социальное значение, но и вызвали новую волну подозрений – как со стороны граждан, так и со сторо­ны государств. Реакцией на угрозу стало ужесточение контроля над распростра­нением информации. Эпидемии всегда сопровождались слухами: преуменьша­ющими опасность или преувеличиваю­щими ее, предлагающими чудодействен­ные средства и обвиняющими власти в махинациях. В доиндустриальную эпоху эти слухи распространялись на рыноч­ных площадях, сейчас они распростра­няются в социальных медиа. И тогда, и сейчас государства видели в слухах угро­зу, а в их пресечении – одну из важных противоэпидемических мер. В 2021 году мы увидим еще больше инициатив по ограничению свободы высказывания в интернете, еще больше примеров дав­ления правительств на социальные ме­диа. В свою очередь, социальные медиа будут все сильнее давить на пользовате­лей, подсказывая им «правильные» трак­товки событий. В следующем году мы, вероятно, станем свидетелями того, как сильнейшие государства все энергичнее будут подчинять себе рынок информаци­онных технологий и как, в свою очередь, крупнейшие игроки IT-рынка будут уси­ливать влияние на наиболее слабые госу­дарства.

Откровенный национальный эгоизм сей­час не в моде. Конечно, государства будут сотрудничать в борьбе с пандемией, но не столько в логике интернациональной фи­лантропии, сколько в логике статусной кон­куренции. Оказывающий помощь повышает свой престиж. Для России ставки особенно высоки. Первенство в разработке вакцин от коронавируса и готовность предоставить вакцины другим странам позволяют ей за­рекомендовать себя технологическим ли­дером в наиболее актуальной области фармацевтики и биотехнологий. Есть и прямой экономический расчет: Россия хочет зарабо­тать на мировом рынке вакцин. Статусная конкуренция здесь сопровождается коммер­ческой. В следующем году, когда вакцины будут готовы для массового применения, нас ждет медийный шторм на Западе про­тив российских разработок. Создавать его будут не только и не столько правительства, сколько глобальные фармацевтические ком­пании. Они искушены в информационных битвах, их PR-бюджеты колоссальны.

Мы полагаем, что в следующем году нач­нет оформляться то, что можно назвать Новым движением неприсоединения. Но­вым – потому что старое, то есть сообще­ство стран, которые в годы холодной войны сделали отказ от присоединения к советско­му или американскому блоку сутью своей внешней политики, формально существует до сих пор. Неприсоединения – потому что в условиях набирающего мощь и инерцию амери­кано-китайского проти­востояния желающих не занимать ни одну сторо­ну этого противостояния будет не меньше, чем не присоединившихся в эпо­ху холодной войны.

Россия уступает США и Китаю по своему эконо­мическому и демографи­ческому потенциалу. Но она самый могуществен­ный «третий», желаю­щий избежать непосред­ственного вовлечения в схватку единственной сверхдержавы с основ­ным претендентом на эту роль. Китай и США будут заставлять и уже заставляют своих партнеров выбрать сто­рону в этом противостоянии. Требования Вашингтона к союзникам отказаться от ки­тайских технологий 5G – лишь один из таких эпизодов. Но множество стран хотели бы из­бежать как самого выбора, так и связанного с ним риска технологической зависимости от США или Китая. И здесь открываются возможности для России как для страны со значительным технологическим потенциа­лом. Россия может оказать своим партнерам существенную помощь – современными во­оружениями, атомными и другими техно­логиями. Российское программное обеспечение, использующееся для электронного государственного управления, находится на уровне лучших мировых образцов, и с ним в комплекте не поставляется «цифровой коло­ниализм» глобальных лидеров.

В наступившем году география распро­странения российских вакцин укажет на Россию как на лидера возвышающихся дер­жав. Несколько десятков стран осенью уже заказали российскую вакцину. Если в новом году состоятся поставки, это будет не только свидетельством успеха российских техноло­гий, но и символом нового качества россий­ской внешней политики.

В работе над докладом приняли участие Михаил Мамонов, Сергей Маркедонов, Алексей Токарев, Андрей Баклицкий, Адлан Маргоев, Екатерина Арапова, Игорь  Денисов, Александр Чечевишников.